«От глиняных горшков до керамогранита» — Игорь Загорулько об истории завода керамики в Шахтах

Группа компаний UNITILE развивает собственные заводы по производству плитки и керамических изделий в Ростовской области. Об истории одного из старейших заводов в отрасли — «Шахтинская керамика», — ставшей личной историей, рассказывает заместитель директора по производству Игорь Васильевич Загорулько.

— Вы работаете на заводе 37 лет. Не будем спрашивать, кем стал Загорулько для завода, спросим, чем стал завод для Загорулько.

— Чем стал для меня завод? Это уже не место, пусть даже и любимое, куда просто приходишь на работу. Это — второй дом. И душой я к нему прикипел не меньше, чем к первому.

— Так уж и не меньше?

— Ну, если и меньше, то не намного.

— Помните свой первый день на заводе? Чем он запомнился, если не секрет?

— Только не смейтесь. Мне всегда хотелось знать, как можно делать глиняные кувшины самых разных форм, размеров, рельефов. Причем не кустарно, собственными руками на гончарном круге, об этом я какое-то представление имел, а именно в промышленном масштабе. И первое, что я сделал — напросился на экскурсию с начальником цеха соцкультбыта. Там как раз и выпускали как утилитарную, так и сувенирную продукцию из майолики: кувшины, кружки, чайники, чанахи и многое-многое другое.

— Вы пришли на завод в качестве инженера?

— Нет, я поступил на должность главного механика. А перед этим отработал шесть лет в политехническом институте: начинал с ассистента на кафедре, дошел до замдекана. Так что определенный опыт управленческой работы у меня был.

— Как получилось, что вы решили бросить науку?

— Чем дольше я работал, тем отчетливее понимал — это не мое. Практика мне ближе. Такой уж у меня характер, ничего не поделаешь. Сколько я себя помню, у меня всегда была тяга к механике: все время возился с какими-то приборами и механизмами, что-то собирал. Даже самокаты и велосипеды делал себе самостоятельно.

— И выбор профессии затруднения не составил…

— Даже вопроса не возникало куда поступать. Ни у меня, ни у родителей, несмотря на то, что оба они — медики.

— Вернемся к вашему приходу на завод? Почему именно «Шахтинская керамика», она тогда называлась «Шахтинский фаянсовый»?

— Честно? Совершенно случайно. Я, разумеется, знал, что есть такой завод. А вот моя супруга, она работала в проектной конторе, была хорошо знакома с парторгом завода. И в разговоре слово за слово зашло: «Мой муж больше не хочет работать в институте». — «А у нас есть вакансия».

— Как всегда, по партийному блату…

— Да нет, по результатам собеседования с директором, главным инженером. Кстати, директор, Павлов Георгий Петрович, тоже на тот момент на заводе был новым человеком, назначенным за полгода до меня…

— Не боялись идти на производство после чистой теории?

— Практического опыта на тот момент у меня было немного — четыре месяца механиком цеха на практике… Но нет, не боялся. И все, как видите, сложилось. И случай стал судьбой.

— Каким он был, завод, тридцать семь лет тому назад?

— Был один работающий цех, выпускавший умывальники, 160 тыс. штук в год. Небольшая линия по производству облицовочной плитки, дававшая 250 тыс. квадратных метров в год. И участок производства изделий культбыта, о котором я говорил. Были мехцех, стройцех и лаборатория, она еще существует, в районе гаража. Только был построен и введен в эксплуатацию второй цех. Как раз на его пуск и пришел Павлов. Он подписал акт его ввода в эксплуатацию и практически сразу же начал реконструкцию.

— Звучит немного странно, но спросим иначе: реконструкция вновь введенного цеха — необходимость или административный каприз?

— Горькая правда жизни. На заводе приказом Министерства была установлена линия по производству плитки, и это же Министерство подписало распоряжение о ликвидации всех подобного рода линий как несовершенных и неэффективных.

— А что взамен?

— Наш головной НИИ Всесоюзного значения «НИИСтройкерамика» к тому моменту разработал совершенно новые печи и поточные линии, производительностью 700 тыс. — 1 млн. квадратных метров плитки в год. Так что реконструкция как раз и заключалась в установке двух таких линий.

Кстати, хочу заметить, оборудование не было серийным, оно делалось по спецзаказу на ремонтно-механических предприятиях Министерства промышленности строительных материалов. Это была новая технология в сравнении с тем, что существовало ранее. Мы сразу же начали использовать безусадочные массы, их использовали всего два завода в СССР, наш и Волгоградский.

— Сразу поставить было нельзя!

— Вы слышали поговорку: там, где кончается здравый смысл, начинается бюрократия? Справедливости ради, кроме линий серьезной переделке подвергся цех керамических изделий. Полностью поменяли технологию, внедрили современные на тот момент стенды по производству санитарно-строительных изделий, на участке изделий культбыта создали поточно-конвейерные линии, автоматизировали многие процессы.

— А вот мне интересно, заводы работали, плитка выпускалась, а купить ее простому смертному было невозможно.

— Да, наша продукция была в дефиците. Причем вне зависимости от качества, вся она расходилась по потребителям. И купить ее в магазине было действительно невозможно. Даже для меня, главного инженера завода, это было достаточно проблематично.

— Почему?

— Понимаете, тогда, как и сейчас, основным показателем эффективности работы предприятия была реализация продукции. Но в отличие от нынешних дней, в те времена вся продукция приказом министерства до последнего метра заранее расписывалась за потребителями. В основном — строительными организациями и управлениями. Так что простому главному инженеру или рабочему приобрести ее можно было только в том случае, если разрешал кто-нибудь из свыше назначенных владельцев.

— О рознице в те годы не думали.

— Изредка и в небольших количествах что-то появлялась. В основном в Москве. И в большинстве случаев производства Чехословакии.

— А наши красили стены водоэмульсионкой.

— Высоко берете, в то время она тоже только входила в оборот. Темно-синей или темно-зеленой масляной краской не хотите?

— И все-таки я не понимаю. Ну хорошо, стройки, школы, больницы… Но можно же и в магазины? Или нет?

— Строек было много, заводов, выпускавших плитку, мало, линии были маломощные. Десяток-полтора заводов по всему Советскому Союзу выпускал 40–50 миллионов квадратных метров плитки в год. Столько, сколько делает наша Группа компаний сейчас! Напольных плиток как таковых не было, одна метлахская форматом 100×100, другие размеры только-только начали появляться.

— А потом наступили 90-е и стало совсем «хорошо».

— В 90-е годы было очень сложно. Хотя производство работало, не останавливалось ни на один день. Но была очень высокая задолженность по зарплате, доходившая до 6 месяцев. В 1996 вообще пришлось остановить и законсервировать цех по производству санитарно-строительных изделий и изделий соцкультбыта. С тех пор этого направления на заводе больше и нет.

— А в чем причина?

— В основном невостребованность продукции. Попробуйте в советские годы купить фарфоровую кружку! А в 90-е рынок заполонила западная продукция. Не всегда лучшая по качеству, но зачастую более дешевая.

— И когда же началась новая история завода?

— В 1998 году. Кстати, тогда расконсервировали первый цех, но для производства плитки. Правда, мы его полностью переделали. Демонтировали старое оборудование, часть продали смежникам, часть сдали на металлолом. Построили две линии, причем проектировали, монтировали и запускали их полностью своими силами. Подрядчиков привлекали только для систем газоснабжения. Тогда же мы начали потихоньку закупать импортное оборудование: пресса, линии глазурования.

— Но основной производственной единицей по-прежнему оставался неизменный второй цех?

— Насчет неизменности вы погорячились. Его мы тоже реконструировали: убрали советские линии, поставили две на полтора миллиона квадратных метров плитки каждая. Сюда же мы купили итальянскую линию мощностью 3 млн. квадратных метров, под нее сделали отдельную пристройку к цеху.

— Кстати, а что в это время было с третьим цехом?

— Был пустырь.

— То есть?

— Завод заканчивался сразу за ангарами, которые стоят за вторым цехом. Этот пустырь мы приобрели вначале 2000-х — решили замахнуться на керамогранит. Начали со строительства склада готовой продукции. Проложили 3,5 км железнодорожных путей, по сути создали новую станцию. Одновременно возводили склад сырья и здание цеха. И 31 декабря 2005 года, уложив последнюю сэндвич-панель, замкнули контур, подали тепло, чтобы в праздничные дни можно было заниматься внутренними работами. Весной установили и пустили линию № 6, а с 2006 года начал работу цех производства керамогранита…

— В нашем разговоре мы как-то обошли стороной карьер и кирпичный.

— До 81 года карьер представлял собой месторождение, принадлежавшее Ростовруд, также входившем в наше министерство. Причем занимался Ростовруд в основном щебнем и песком, глину ему, что называется, навязали. Соответственно заниматься глинами им было неинтересно, качество сырья было отвратительным, мы постоянно жаловались в министерство. И в один прекрасный день министр, которому ситуация надоела хуже горькой редьки, сказал: забирайте карьер себе.

— Повезло.

— В принципе да, но в начале были сложности. Во-первых, пришлось осваивать принципиально новое направление, учиться горному делу. Во-вторых, карьер на тот момент себя уже практически исчерпал. В-третьих, мы получили яму, убитую технику и полуразрушенный сарай, в котором ютились ИТР: ни ремонтной базы, ничего не было, пришлось создавать самим. Зато когда мы начали осваивать Владимировское месторождение, которое построили в 1992 году, этот опыт нам пригодился.

— С карьером более-менее ясно, а что насчет кирпичного?

— Решение построить завод было смелым, но вполне логичным и закономерным. Часть глин, добываемых на карьере, в основном производстве была не востребована, мы продавали ее кирпичникам. То есть, сырье есть, рынок сбыта готовой продукции есть, так почему бы не открыть производство?

— Вот так легко и непринужденно!

— Отнюдь нелегко. Начнем с того, что пришлось долго искать место, чтобы рядом были газ, электричество, вода, да еще и соблюдалась санитарно-экологическая зона. К сожалению, на земельных площадях Шахт такого места не нашлось. Но очень большую заинтересованность в появлении промышленного производства проявила администрация Октябрьского района. Она же очень быстро перевела выбранный участок из сельскохозяйственных угодий в земли промышленного назначения. Однако возникла проблема с электричеством…

— Его не было рядом?

— Оно было, но энергоснабжающие организации потребовали огромных денег за подключение к сетям. При том, что свободных мощностей было в избытке. Хотя бы за счет закрывшейся соседней шахты.

— На то они и монополисты.

— На каждого монополиста можно найти управу! Мы, когда строили второй цех, поставили у себя подстанцию 110-ю, оснастили ее по самым современным требованиям и самым современным импортным оборудованием. И выяснилось, что нам дешевле протянуть 12 километров линии, чем заплатить за подключение.

— Маркинский был последним строительным порывом?

— Не тут-то было. Сразу после завода мы начали строить цех по строительству изделий третьего обжига: декоров, бордюров. Как раз напротив нас продавался бывший автомобилеремонтный завод комбината «Ростовуголь».

— А потом наступил кризис 2008 года…

— Слава Богу, все решилось благополучно. Но в том, что стратегия развития была выбрана правильно, мы уже неоднократно убеждались и убеждаемся.

— Может быть, немного нескромный вопрос. Вы 37 лет на заводе, сменилось несколько директоров. Должность главного инженера — вроде всегда была последней ступенью на пути к директорскому креслу.

— Когда Павлов уходил на пенсию, горком насел на меня, чтобы я стал его преемником. Но я технарь, не администратор. В свое время я раз и навсегда это для себя решил и ничуть не жалею. Я никогда не понимал своих приятелей, которые в любой момент готовы были перекочевать на любую должность, лишь бы с повышением. Заканчивалось это чаще всего печально.