Свой среди чужих, чужой среди своих

Если я не вернусь, считайте меня…

Суббота, 7 сентября. Четыре часа дня.
— Вам еще нужны наблюдатели? — отчаянно цепляюсь я за чей-то голос в телефонной трубке из областного комитета КПРФ.
— Владимир Васильевич, тебе еще нужны люди? — слышу я приглушенные переговоры на другом конце провода. — Через два часа сможете подойти? — обращаются снова ко мне. Выключив телефон, я хохочу от неожиданно легкого успеха.

Красные флаги, портреты Ильича, куча молодежи снаружи и внутри — ростовский штаб КПРФ на Шаумяна. В тесном актовом зале завтрашние наблюдатели, словно пчелы, облепляют девушку за столом. Вместо маузера у молодой комиссарши мигающий блютус в ухе. По разнарядке мне достается элитная 36-я школа с двумя «однопартийцами» среди наблюдателей.

Похоже, будет скучно, решаю я.

Чем дальше в лес, тем толще партизаны

Воскресенье. День выборов. Избирательный участок, без десяти восемь утра. На первом этаже школы человек пятнадцать смотрят, как опечатывают урны для голосования. Пытаюсь определить своих политических «соратников». Подхожу к самой скромой девушке.
— Дарья? — на меня испуганно смотрят в ответ.
— Михаил? — окликают меня с другой стороны. Эффектная красавица-блондинка тепло смотрит на мое удивленное лицо.
«Может, мне все-таки стать коммунистом?», — почему-то в этот момент задумываюсь я.
Наблюдателям отводят столы в стороне от членов комиссии. Мы садимся в несколько рядов. Вторым моим «однопартийцем» оказывается дедушка-тихоня, севший от всех особнячком. Наверное, дома у него просто не работает телевизор, решаю я и выключаю пожилого человека из поля зрения. Две женщины из «Справедливой России» держат себя организованно, ведя счет брошенных бюллетеней по своим «шахматкам». Группа молодых людей, пристроившихся за нами, создает впечатление наблюдателей от «Единой России» и кандидата-одномандатника единоросса. Избиратель захаживает часто. С утра, вероятно, приходят самые ответственные. В районе десяти я решаюсь отлучиться на два часа.

 
Решив неотложные дела, я успеваю заехать на свой избирательный участок, к которому прикреплен по прописке. Я не помню фамилии кандидата от «Единой России», равно как и никакой другой, но я голосую так, как считаю нужным по своей совести, которая позволяет мне быть наблюдателем от партии, оппозиционной моему избирательному голосу. Парадокс? Да нет. На моей душе спокойно.
— Дарья, я буду через 10 минут, — звоню я по телефону в начале первого.
— Я ушла с переносной урной по адресам, — отвечает мне соратница. Нехорошее предчувствие заставляет меня торопиться.
Я захожу на избирательный участок. Подслеповатая тетенька из «Справедливой России» в километре от комиссии и урн отмечает циферки проголосовавших. Ее коллега еще не вернулась с первого похода по больным и немощным. Зампредседателя от КПРФ курит на улице. Нехорошо. Отправить две урны одновременно — ослабить наблюдательский корпус. Зачем?
Без десяти час. Мое внимание привлекает член избирательной комиссии, сидящая ближе всего к столу председателя. Женщина ведет себя как ученик, списывающий на экзамене. Каждый раз при моем приближении она корчит глупое выражение лица, не то заигрывая со мной, не то возмущаясь моему взгляду, перешёптываясь со своей соседкой.
На участок заходит мужчина. В отличие от обычных избирателей он не оглядывается в растерянности по сторонам. Целеустремленно и быстро он направляется к «списывающей ученице». Я приближаюсь к ним. За спиной члена комиссии вырастает женщина-председатель. Люди напряжены. Член избирательной комиссии на секунду открывает и тут же закрывает первую страницу паспорта. Я не успеваю расслышать адреса этого человека. Его уже просят расписаться.
— А можно сверить фамилию в паспорте с записью в книге комиссии? — спокойно интересуюсь я.
— Нет, — неожиданно взвизгивает председатель. — Вы не имеете права требовать паспорт у гражданина.
— А я и не требую, я просто интересуюсь, мне не нужен паспорт в руки, — спокойно продолжаю я.
— Отойдите от стола, — председательшу заметно колотит. — Разве вы не видите, до чего вы доводите избирателя? Ведь он уйдет с избирательного участка с плохим настроением.
Я перевожу взгляд на здоровенного мужика, молча стоящего рядом со мной.
— А вы можете позволить сверить вашу фамилию с той, за которую вы только что расписались в тетради? — спрашиваю его я.
Он комкает паспорт в куртку и ретируется с полученными бюллетенями.
— А что вас беспокоит? — продолжаю я спрашивать председателя, не уходя с места. — Если вы ни в чем не виноваты, так зачем же вам так нервничать?
Я не думал никогда, что попаду в такое шоу. Но оно началось. Интеллигентный бородач — член избирательной комиссии от «Справедливой России», ни разу не замеченный в общении со своими однопартийцами-наблюдателями, снимает меня уже на видеокамеру. К нему присоединяется наблюдатель-единороссовец с айфоном. Все члены избирательной комиссии указывают мне сесть на место, на котором, по их мнению, наблюдатель должен сидеть в течение всего дня голосования.

— А вы не знаете о таком распространённом нарушении, известном по прошлым выборам — «карусель» называется? — в присутствии всех я обращаюсь к председателю, смотрящую на меня испуганными глазами. — Это когда группы людей ездят по избирательному участку, подходят к определенному члену комиссии, который формально смотрит их паспорт, а потом расписывается в списке «мертвых душ» и получает бюллетень для голосования. Вы вчера родились?
— Нет, я такого не знаю, — уже чуть ли не в истерике кричит женщина с шестилетним стажем председательства в участковых избирательных комиссиях.
Я понимаю, что если сейчас я не отойду, меня здесь просто побьют. Иван Палиев — член избирательной комиссии от «Гражданской платформы» весом под 150 — держит свою лапу уже на моей спине. Коммунист-зампредседателя молчит и ведет себя как тюфяк. Спокойно я отхожу от этого цирка. «Председатель комиссии избирательного участка № 1799 г. Ростова-на-Дону Сокиркина Ольга Геннадьевна — «Союз женщин России», значится на стенде. «Все-таки замечательные у нас и заботливые женщины в России», — отмечаю про себя я. — «Как ведь переживают, чтобы избиратель ушел с участка с хорошим настроением!»
Два часа дня. На участок приезжает моя бригадир Лолита. Умная и грамотная девушка умеет говорить и слушать. Она примиряет все стороны. Сокиркина обнимает ее за руку, извиваясь перед ней в лести.
— Не уезжайте, оставайтесь у нас на всю ночь, — распевает лисица.
Наконец Лолита добивается от председателя согласиться при мне, что я смогу в следующий раз подойти и со стороны посмотреть, как член комиссии сверяет паспорт избирателя с записью в книге.
— Так о чем вы договорились? — спрашивает председательшу член комиссии, как только моя партийная защитница удаляется на несколько метров.
— Да ни о чем, — корчит лицо Сокиркина.
Инцидент кажется исчерпанным. Наша взяла.
— Смотри, — говорит мне на прощанье Лолита, — если тебя удалят, то это должно быть коллегиальное решение всех членов комиссии, и тебе должны выдать акт этого решения. Без бумаги не уходи. Если тебя выставит без бумаги сотрудник полиции, это уже будет его уголовное преступление.
— Скажи только это ему, — прошу я своего бригадира.
Эту же мысль Лолита пытается разъяснить нашему полицейскому. Старший участковый Андрей Красиев, приятный и мужественный подполковник, вздыхая, машет головой. — «Нет, он будет делать, что ему скажет председатель», — понимаю я, с бумажкой та попросит меня выставить или без.

Боевой товарищ

Чувство неимоверной усталости от похода с переносной урной по избирателям, голосующим по болезни на дому. В центре города много старинных домов без лифтов. Я удивляюсь одной из моих спутников, преодолевающей все эти бесконечные пролеты несвежих подъездов на высоких каблуках.

 
Анна Гурина — член избирательной комиссии от политической партии «Гражданская сила», в обычной жизни работает продавцом в магазине медицинской техники. Мама девятилетней девочки счастлива в браке. Рассказывает, что попала в избирательную комиссию впервые по своей инициативе. Вот они, неравнодушные и ответственные граждане. Наконец я их встретил в жизни.
— А что у вас там был за конфликт? — спрашивает меня Анна, когда мы останавливаемся перекурить. — Я ничего не поняла, зашла под конец. Вы стоите такой спокойный, а они чего-то кричат на вас.
Я пересказываю ей инцидент с подозрением на «карусель».
— Ну да, странно они себя все повели, — пожимает плечами искренняя и честная Анна, — если нечего скрывать, зачем себя так вести?
— Ну вот, — возвращаясь с прогулки на участок, я шутливо обращаюсь к Анне, — теперь мы с вами боевые товарищи.

Цирк уехал…

К восьми вечера в наших записях 407 проголосовавших избирателя. По сравнению с числом заготовленных с утра бюллетеней на участке (1300), цифра откровенно не вдохновляет. 25 процентов есть, но большинство граждан решили сказать выборам: «пас».
— Уважаемые члены комиссии и наблюдатели, избирательный участок закрыт, голосование закончилось, — объявляет председательствующая Сокиркина. — Теперь членов избирательной комиссии с правом решающего голоса я попрошу собраться вокруг меня.
Метрах в 15-ти от наблюдателей команда Сокиркиной собирается полукругом. Председатель старается говорить так, чтобы было слышно всем в зале. Суть ее обращения заключается в том, что в территориальную избирательную комиссию Ленинского района поступила жалоба от избирателя на наблюдателя, работающего на участке 1799. Насколько мне удалось уловить издалека смысл той жалобы, которую тараторила Сокиркина, он не особо отличался от ее же криков в момент моего интереса к сходству данных паспорта избирателя с записью в книге комиссии в час дня. Тот здоровяк, которого я видел всего лишь одну минуту, видимо, ушел таким расстроенным с выборов, что не поленился сам прийти в территориальную комиссию, запросить мои данные и восстановить свое потерянное настроение. Как ведь хорошо, что мы живем в правовом государстве, где так ответственно относятся к правам избирателей!
— Кто за то, чтобы нам удалить этого наблюдателя с нашего участка? — заключает Сокиркина.

В первую секунду мне кажется, что руки поднимают все. Мой взгляд прикован к лицу моей недавней «боевой подруги» Анны Гуриной. Она не смотрит в мою сторону. Их много, и они в противоположном конце зала.

— Кто воздержался?
Зампредседателя от КПРФ Александр Полунин охотно поднимает руку. Это однопартиец-то. Свадебный генерал, оказывается, не против турнуть «своего». Он… воздержался. Кто из нас больше в эту минуту коммунист, остается вопросом. Сокиркина подходит ко мне.
— Решением комиссии вы должны покинуть избирательный участок, — ее голос дрожит.
— Где это решение? — спрашиваю я.
— Вот оно, — держит какую-то бумагу Сокиркина. Ее руки заметно трясутся.
На обратной чистой стороне этого непонятно чего написано о моем удалении с участка.
— Вас не смущает то, что эта запись сделана еще до вашего голосования? — обращаюсь я к членам комиссии. — Но они молчат, я даже не вижу их глаз. — Вам не стыдно? — спрашиваю я их вновь. — Но в ответ снова тишина.
— Так, все, уходите, — трясется уже вся Сокиркина. — Сотрудник полиции! — растерянно смотрит она на участкового.
— Хорошо, я уйду, — отвечаю я. — Но дайте мне акт о вашем решении, дайте хоть какую-то бумагу.
— Ему должны выдать акт, — вступается за меня красавица Дарья.
Мне не дают бумагу. Рука 150-килограммового Ивана Палиева уже принимается подталкивать меня к выходу. И только присутствие несчастного в этой ситуации офицера-участкового, вынужденного делать то, что ему говорят, спасает мое достоинство. Мне так и не удается посмотреть в глаза Полунина и Гуриной.
Уже на улице я ощущаю эйфорию.
— Ты наш Геракл, — приветливо встречают меня в областном комитете КПРФ. Меня сажают под красные знамена и угощают бутербродами с фантой.
— Тебя удалили сразу после восьми, чтобы уже не было возможности тебя заменить другим наблюдателем, — объясняют мне хитрость Сокиркиной.
— Нет, ну как так — воздержался? — поражаются своему однопартийцу мои слушатели. — Зачем такие нужны в партии?
Поднятая рука Анны Гуриной так и не выходит у меня из головы.
— А ты бы подошел к ней и сказал: какая же ты сволочь, — утешает меня старая коммунистка.
— Ну, давайте без таких эпитетов. Бог с ней. Может, она просто спешила к дочке?