Ростовская феминистка Анна Дворниченко: «У женщин другой негатив — они не пишут, что хотят меня убить»

Руководительница феминистского сообщества «Голос женщин» и ЛГБТ-организации «КвирКультура в РнД», основательница клуба гендерных исследований «Ива и Ясень» Анна Дворниченко делает в Ростове-на-Дону то, что не осмеливался никто до нее: активно борется за права женщин, устраивает пикеты против дискриминации и убийств ЛГБТ-людей, занимается наукой, посвященной половым различиям. Ее деятельность проверяли сотрудники прокуратуры и МВД, девушка подвергалась неоднократным угрозам и нападениям. Мы поговорили с Анной Дворниченко и выяснили, как женщины приходят в феминизм, чем он помогает мужчинам и почему заниматься активизмом в Ростове сложнее, чем в Москве. Осторожно: в тексте много феминативов!

— Представим, что перед вами человек, который не знает, что такое феминизм. Как бы вы ему объяснили этот термин в двух словах?

— У феминизма есть несколько определений, которые наиболее распространены. Для меня, как и для других исследовательниц, — это общественно-политическое движение, которое направлено на борьбу с дискриминацией женщин, на развитие гендерного равенства и на установление равноправия полов. Также феминизм — это социально-политическая теория, анализирующая дискриминационные практики, которые существуют в обществе по отношению к женщине. То есть с помощью феминистского дискурса и социологи, и политологи, и даже историки могут исследовать те или иные вопросы. Я как раз занималась гендерной историей.

— Если рассматривать феминизм как общественно-политическое движение, можно ли назвать его оппозиционным?

— Безусловно, феминизм и то, что делаю я, — это оппозиционная деятельность. Почему это политика? Потому что феминистки борются за принятие определенных законов. Например, закон о домашнем насилии, который существует в более чем 140 странах и который эффективно помогает работать с абьюзерами (в переводе с англ. означает «насилие»; человек, который подвергает других насилию — прим. ред.), то есть с агрессорами. Феминистки требуют принятия закона об отмене 456 запрещенных для женщин профессий: в России пока еще существует такая законодательная дискриминация (женщина в России может работать пилотом самолета, а машинистом — нет — прим. ред.).

Феминистки требуют, чтобы проблемы женщин стали политическими, чтобы у нас, например, был введен закон о харассменте (общий термин для целого ряда проявлений: издевки, шутки, приставания, пошлые намеки и угрозы — прим. ред.). Во многих европейских развитых странах этот закон существует, а в правовом поле России даже нет такого понятия.

— Хотя подобные случаи происходят.

— Да, вспомним хотя бы процесс с депутатом Слуцким, ведь были доказательства, что он действительно домогался журналисток. По отношению к нему не было применено никаких санкций.

Кроме того, очень многие женщины подвергаются сталкерству (преследование — прим. ред.) особенно после окончания отношений, после развода. В России тоже об этом абсолютно не говорят, нет никакого закона. Если бы у нас ввели охранные ордера, которые запрещали агрессору приближаться к жертве, это бы очень сильно помогло женщинам.

— Не было мысли создать в Ростове политическую партию?

— Были идеи, чтобы создать здесь феминистскую партию, но в Ростове это сделать сложно — недостаточно сил. Хотя, например, в Швеции такая партия уже существует. Хочу отметить, что в Западной Европе почти во всех правых партиях есть женская повестка в программах. В России даже у левых партий, оппозиционных, не всегда есть гендерная программа. В партии «Яблоко» она существует, но продвигается не очень активно. В штабе Навального феминизм — нежелательная тема для обсуждения и выступлений. Так происходит, потому что количество женщин в политике недостаточное. Эксперты говорят, что необходимо хотя бы 30 процентов женщин в законодательных органах власти, чтобы такая повестка вообще рассматривалась. Сейчас в Государственной Думе и Совете Федерации их — около 16 процентов.

— По вашим наблюдениям, как чаще всего женщины приходят в феминизм?

— Я считаю, женщины приходят в феминизм из-за проблем, с которыми они столкнулись: харассмент, сексуальное насилие, домашнее насилие (физическое, психологическое) и другие сексистские практики. Обычно это те женщины, которые ощутили какую-то дискриминацию либо на себе, либо на близких людях. Женщины столкнулись с этим и подумали: «Что нам делать?». Они заметили несправедливость и стали искать ответы на вопросы.

Сексуальное насилие очень распространено в обществе. Есть американский опрос, в России подобные просто не проводятся, который показал, что в Америке изнасилованию подверглись 18 процентов женщин среди опрошенных, а разным домогательствам — еще более высокий процент. Всемирная организация здравоохранения пишет, что треть женщин в мире хотя бы один раз подвергались либо сексуальному насилию, либо физическому. Был флешбом #metoo, после которого мы увидели, что домогательства — это массовое явление. Это происходит и в отношении женщин с высоким уровнем дохода, у которых высокий социальный статус. Женщины из уязвимых социальных групп подвергаются сексуальным домогательствам ещё чаще.

мне кажется, сложно найти ту, которая, например, никогда не сталкивалась с тем, что на улице к ней приставали, свистели вслед, хватали, делали сальные комплименты.

Почти у всех есть эти истории.

— Вы можете рассказать о конкретных примерах?

— Практически все мои близкие подруги столкнулись с сексуальным насилием. Например, недавно мы делали интервью с Алексеем Пивоваровым (российский журналист — прим. ред.). Я пригласила туда Полину Райзман, которая в 15 лет стала жертвой сексуального насилия со стороны группы мужчин, причем один из них был вообще преподавателем музыки. Ее хотели убить, но она чудом смогла выбраться. И пережила очень сильную травматизацию, ПТСР. Полина очень долго не могла это никому рассказать, боялась, потому что после совершения преступления ей угрожали. Преподаватель — носитель определенной институциональной власти. Она понимала, что его положение выше, чем ее, что ей никто не поверит. Но из-за разных психологических проблем ей пришлось эту историю рассказать психологине, она стала работать с психотерапевткой. И, анализируя это все, тоже пришла к феминизму.

Полина говорит, что феминизм для нее очень важен, так как он помог ей понять, почему ей было страшно рассказать об этом, почему есть недоверие к полиции, почему другие люди говорят «сама виновата», обвиняя жертву. Сейчас Полина хочет создать группу для поддержки женщин, переживших насилие.

— Трансформировать свою боль.

— Да, она хочет двигаться дальше. Многие мужчины нам писали: «Какая глупость, любая жертва насилия будет поддерживаться мужчинами, а насильник будет осуждаться». Это такой наивный взгляд, конечно. Учитывая, что у нас жертвы изнасилования и убийства, как Татьяна Страхова (студентка ВШЭ, которую убил ее сосед по квартире — прим. ред.), например, часто подвергаются виктимблемингу (в переводе с англ. означает «обвинение жертвы» — прим. ред.).

Другая моя подруга столкнулась с изнасилованием в девять лет со стороны подростка лет 15–16-ти. Это произошло в деревне. Она рассказала маме, но та посчитала, что девочка стала порченной.

Женщина решила не идти в полицию и утаить это ото всех, потому что клеймо сразу падет на эту девочку.

— И на всю семью.

— Да, а не на преступника, который изнасиловал ребенка. Девушка до сих пор тяжело переживает эту ситуацию, травматичный опыт. Она тоже вступила в феминистский активизм, в том числе и из-за этой проблемы, потому что ситуация до сих пор не разрешена. Мама так и не поняла, что была неправа.

Еще одна подруга — жертва со стороны родственника. Ее изнасиловал дедушка, когда ей было 9–10 лет. Когда родственники узнали об этом, то возмутились, почему она не сказала сразу. Может быть, как-то не поверили, не восприняли всерьез. Причем девушка до сих пор ходит к психотерапевтке.

— Ужасные истории. Но как же органично феминативы вплетены в вашу речь!

— Для меня это уже не кажется чем-то удивительным (улыбается — прим. ред.). Понимаете, даже в языке есть вещи, указывающие на распределение социальных ролей. Когда феминисток критикуют за феминативы, говорят, что мы коверкаем язык, то люди не понимают, что язык — динамичная система, которая меняется постоянно. Пусть почитают любого лингвиста, хоть, например, Фердинанда де Соссюра (швейцарский лингвист, заложивший основы семиологии и структурной лингвистики. — прим. ред.). Изменения в языке связаны в том числе с изменениями исторических реалий: появляются новые слова, новые представления. Вот, например, в Германии в 1970 гг. ввели феминативы на государственном уровне. Их просто стали везде писать. Сначала люди тоже были недовольны — сейчас привыкли.

Почему важны феминативы? Потому что это видимость женщины в обществе. Например, если про меня скажут: «Руководитель Дворниченко», мы не поймем, мужчина это или женщина. Такая невидимость распространена и в науке, и в политике, и в общественной деятельности. Это закрепляет те стереотипы, которые существуют: женщин везде мало, они не занимаются наукой, политикой и так далее. Невидимость приводит к тому, что женщины и не стремятся идти работать в эти сферы, говоря, что это не женское дело.

В принципе феминативы у нас складывались с древнерусского периода. Уже тогда люди говорили не князь Ольга, а княгиня Ольга; посадница Марфа Боярская. То есть феминативы были в тех областях, в которых женщины могли заниматься определенной деятельностью. Большая часть профессий была закрыта, и в этих сферах феминативов не было. Сейчас у нас официально доступны практически все профессии.

И я не понимаю, почему людей так раздражает слово «президентка», ведь «учительница», «уборщица», «няня» — не раздражают?

— С какими мифами о феминизме вы сталкивались?

— Первый миф: все феминистки ненавидят мужчин, поэтому они и пришли в феминизм. Сколько раз я пыталась объяснить, что феминистки не ненавидят мужчин. Они просто объясняют, что в нашем обществе существует дискриминация женщин, что мужчины из-за мужской гендерной социализации подвержены разным стереотипам.

— Мне кажется, что феминизм так или иначе помогает мужчинам.

— Да, и мы об этом говорим. Мы хотим расширить возможности репрезентации мужских ролей, чтобы мужчины могли чувствовать себя спокойно, будучи добрыми, неагрессивными, эмоциональными. Чтобы они не боялись гендерного самовыражения, которое приписывают только женщинам. Чтобы мужчины не гнались за статусом добытчика и патриархального главы семьи, не все же хотят это делать. Чтобы мужчины не служили в армии. Чтобы все эти стереотипы исчезли.

Второй миф: феминистки — страшные и никому из мужчин не нужные женщины. Здесь мы видим такой стереотип гетеронормативного общества: любая женщина ценна только тогда, когда с ней рядом есть мужчина. Если его нет, то все: она теряет свой статус, она страшная, никому не нужная.

— Неполноценная?

— Абсолютно точно. Они забывают о лесбиянках, бисексуалках. Что, может быть, мне мужчина не нужен, мне нужна женщина. Или что я хочу встречаться с транс-мужчиной. Этого никто не поймет.

Очень распространенный миф, будто бы феминистки хотят перевернуть существующую систему и построить матриархат. Будто бы феминистки хотят привилегий, они не хотят равноправия, они хотят унижать мужчин. Вот этот стереотип связан с проекцией. Многие мужчины понимают, что существующие условия, патриархальные, дискриминируют женщин. Они понимают, что женщинам не очень комфортно. И думают, что, если вдруг женщины придут к власти, они нас в это же запихнут.

Феминизм — не про это, мы не хотим, чтобы была система наоборот, чтобы был матриархат, а дискриминация применялась к мужчинам.

Мы хотим, чтобы не было стереотипов. Чтобы разные люди — женщины, мужчины — могли репрезентовать себя, как хотят. Чтобы они жили не в соответствии с ожиданиями общества, а так, как им самим интересно.

Кто-то хочет строить карьеру, кто-то сидеть с детьми, кто-то заниматься наукой и политикой. Мы хотим, чтобы это все не связывалось с полом. Чтобы наши способности и возможности, наша реализация в жизни не зависела от того, к какому полу мы принадлежим.

— А есть какой-то негатив со стороны женщин?

— Конечно, есть. Но негативное отношение со стороны женщин, безусловно, гораздо менее выражено. Во многом это происходит потому, что женщины из-за своей социализации вообще менее склонны выражать такую агрессию, даже вербально.

— Что вы имеете в виду?

— На всех нас влияет социальное конструирование гендера, нас воспитывают по определенному образу. Причем разные каналы социализации, такие как семья, СМИ, друзья, нередко дают сходные представления о том, как нужно себя вести мужчине или женщине в обществе. Женская гендерная социализация предполагает воспитание девочки с определенными нормами и ценностями — привитием и насаждением так называемых «женских» качеств, которые не являются от природы женскими. Их просто навязывают девочкам с ранних лет, с садика. Мы видим это разделение в игрушках, в цвете одежды. В отношении к тому, как должна вести себя девочка: не лазить по деревьям, не драться, не ругаться, а быть опрятной, заботливой, милой, нежной, невестой, принцессой. Мужская гендерная социализация предполагает, что мальчик должен быть сильным, умным, агрессивным. Идет поддержка лидерских качеств. Понимаете, девочка может любить машинки, а мальчики — кукол.

Я считаю, что феминистские проблемы связаны и с тем, что в обществе существует культ гегеменной (доминантная — прим. ред.) маскулинности (комплекс телесных, психических и поведенческих особенностей, рассматриваемых как мужские. — прим. ред.). Большая часть мужчин сами страдают от этого, они не выдерживают конкуренции, постоянной борьбы друг с другом за ресурсы. И, естественно, у них появляется какая-то фрустрация (несоответствие желания имеющимся возможностям. — прим. ред.), появляется насилие.

Потому что мы сами насаждаем, что мужчина — главный, лидер. А потом удивляемся, почему он начинает злоупотреблять властью, применять насилие к детям, жене.

На самом деле ничего удивительного: вы воспитывали его как настоящего мужика. Эти проблемы взаимосвязаны между собой.

— Поняла. Вернемся к агрессии женщин.

— Мне не писали женщины, что они хотят меня убить или изнасиловать. У женщин другой негатив, они проявляют отрицание, то есть не хотят примириться с тем, что существует патриархальная реальность, где они дискриминируются. Женщины обычно говорят: «Не все так плохо, вы преувеличиваете, мне кажется, что феминистки просто хотят привлечь к себе внимание». Другие говорят: «Да, я с этим сталкивалась, это просто проблема прав человека, а не женская». Они пытаются отрицать то, что есть, потому что им так психологически проще. Многие не понимают, что они сталкивались с абьюзом, насилием. Они говорят: «Ну, один раз он меня ударил, а в остальные разы кричал. Но это не считается, я сама провоцировала». Женщине проще отрицать это, чем признать, что они жила в каком-то аду, то, что ей было тяжело, плохо, токсично. Поэтому женщинам, по крайней мере мне, гораздо проще объяснить про феминизм и гораздо проще сделать их толерантными к этому.

— Как вы думаете, заниматься активизмом в Ростове и в Москве — это разные вещи?

— Да, безусловно. В Москве гораздо больше поддержки, больше активисток, более либеральная среда. В Ростове интерес к активизму меньше. Здесь меньше возможностей рассказать об этом в каких-то публичных пространствах: на телевидении, для газет или журналов.

А в Москве поле деятельности шире: люди либерально настроены к феминизму, даже те, кто не разделяет эти взгляды, они будут менее агрессивны. А в Ростове все равно ощущается какой-то традиционный душок.

— Почему?

— Я думаю, что в целом регион достаточно консервативен. Здесь многие идентифицируют себя как казаки, как носители традиционных ценностей, которые против феминизма, против законов о домашнем насилии. Это определяет их поведение. В отношении феминисток они очень агрессивно себя ведут. Нам казаки писали много комментариев с угрозами перед феминистским фестивалем. Они говорили, что не дадут Святую Русь распинать, унижать и так далее. В целом, я думаю, что вообще провинция более консервативна, чем Москва или Санкт-Петербург, не только Ростов-на-Дону.

Пока готовился материал на Анну Дворниченко дважды напали. 31 июля в центре Ростова во время одиночного пикета против дискриминации, убийств ЛГБТ-людей мужчина вырвал из рук активистки плакат и плеснул неизвестной жидкостью ей в лицо. На следующий день на электронный адрес феминистского сообщества «Голос женщин» пришло анонимное письмо с угрозами от «казачьих и общеевропейских христианских правых консерваторов». 4 августа перед лекцией по теме взаимодействия феминизма и ЛГБТ-активизма неизвестный кинул дымовую шашку и распылил перцовый баллончик в месте проведения мероприятия. Владелица кафе написала заявление в полицию.